№ 330 (16716) от 15.05.2009 «Экспресс К»

Ольга ХРАБРЫХ, Алматы.

Известный режиссер Игорь Гонопольский собирается поставить на театральной сцене произведение Рея Брэдбери. Его задача — снова научить людей мечтать, чувствовать запах дождя, смотреть на печальную луну и мерцающие звезды. А еще Гонопольский хочет создать новый документальный фильм о скрипаче Айткеше Толганбаеве, прошедшем все круги ада, но не изменившем своей музыке даже в застенках фашистских лагерей. Задача режиссера — показать зрителям, насколько может быть велика мощь человеческого духа.

У Игоря Гонопольского есть любимая фраза, сказанная когда-то Михаилом Светловым: "Могу прожить без необходимого, но не могу без лишнего". На столе у режиссера огромное количество беспорядочно разбросанных ручек, карандашей, толстых цветных фломастеров. Он любит собирать диски с записями любимых артистов и слушать старые пластинки, на которых читают свои творения Анна Ахматова и Михаил Зощенко. Конечно, можно прожить без этих, казалось бы, лишних вещей, но Гонопольский не может. Вроде возможно представить свое существование и без неигровых фильмов. Тем более Игорь Марксович уже уходил из кинематографа на несколько лет. Но сейчас он не мыслит жизни без важнейшего из искусств. Почему так происходит, известный режиссер, на счету которого порядка 300 неигровых фильмов, рассказал нашей газете накануне своего юбилея. 16 мая Игорю Гонопольскому исполняется 60 лет.

— Сергей Эйзенштейн, о котором вы делали картину, говорил: "Когда я создаю фильм, для меня важно знать, зачем я это делаю". Наверняка этот вопрос — "зачем?" — вы задавали самому себе много раз:

— Мою судьбу определили встречи с известными советскими документалистами Леонидом Гуревичем, Каневским. К вопросу, зачем я все это снимаю, я пришел гораздо позже. Человек, по моему мнению, создает кино для того, чтобы самому разобраться в этой жизни. Недавно я ездил в Караганду, где ставил спектакль. Будучи в этом городе, я много слышал о Карлаге, но так получилось, что никогда не бывал там. Проведя в этом лагере несколько часов, я понял одну важную вещь. Мне обязательно нужны силы, время и средства для создания фильма. Мне очень интересно разобраться, как люди умели выживать в таких ситуациях. Или другой пример. Мы снимали картину "Сцены у фонтана" в то время, когда на нефтяной скважине в Тенгизе случилась страшная авария. Эту картину мы создавали с Леонидом Гуревичем. Нам стало интересно рассказать окружающим о том, зачем люди, не имеющие ни страховки, ни профсоюзных гарантий для семьи, рискуя жизнью, бросаются в огонь. А вот еще случай. Меня попросили сделать картину о моем друге Олеге Квятковском. В ней мы постарались показать, откуда берутся такие моторные журналисты, как Квятковский. Кто он такой, настоящий мастер слова, и почему он готов трое суток шагать и не спать ради нескольких строчек в газете. А получилось это или нет, решать уже простым зрителям. Наверное, вот в этом и состоит смысл моей работы — самому разобраться в причинах поступков таких личностей.

— Сейчас вы сказали, что ездили в Караганду, чтобы поставить спектакль. Последнее время стали больше заниматься театральной режиссурой?

— Некоторые считают, что сейчас ничего не стоит снять документальное кино. Камеры дешевые, и делать фильмы может кто угодно. Ведь в наше время ни одно торжество не обходится без свадебных операторов. Видимо, поэтому люди, от которых зависит финансирование и развитие истории документальных фильмов, по сути, не задумываются над этим вопросом. И поскольку сейчас в неигровом кино складывается тяжелая ситуация, решил вернуться на театральную стезю. Я родился в театре, начинал как актер. Первую попытку постановки осуществил в 1980 году. Так моим спектаклем "Пришел мужчина к женщине" открылась Малая сцена театра драмы имени Лермонтова. Когда я стал ближе к театру, стали попадаться те пьесы, которые я просто не мог не поставить. К примеру, приехал в Баку, увидел спектакль по пьесе Ибрагимбекова "Ищу партнера для нечастых встреч" и загорелся идеей подарить ему жизнь в нашем городе. Сейчас спектакль можно увидеть на сцене Лермонтовского театра. Я понял, что должен показать на сцене немецкого театра "Оскара и Розовую даму". Недавно для ТЮЗа написал инсценировку по произведению Рея Брэдбери "451 градус по Фаренгейту". Я считаю: то, что создал Брэдбери, отражает картину сегодняшнего дня, когда никто ни о чем не мечтает, а любимое развлечение молодежи — сесть в машину и устроить гонки. Люди забыли вкус дождя, перестали смотреть на Луну, на звезды. Возможно, на следующий год поставлю это произведение. А в Караганде я занялся режиссурой спектакля по пьесе Ибрагимбекова "Ищу партнера для нечастых встреч".

— Кто для вас человек, находящийся перед камерой: объект для исследования или, может, соавтор?

— И то и другое. Самое главное, что человек, находящийся перед камерой, должен быть мне симпатичен. Случались такие истории, когда я начинал снимать фильм, а потом видел, как в моем герое проявляются какие—то негативные черты характера. После этого съемочный процесс затягивался. Бывало, мы подолгу снимали одну картину, а она получалась не такой, как планировалось. Я чувствовал, что происходит непонятное отторжение. А бывает так, что я знаю о тяжелом характере своего героя, но он мне симпатичен и я с удовольствием создаю о нем фильм. Допустим, как я могу не любить Дмитрия Снегина. Когда я познакомился со Снегиным и начал с ним общаться, то понял, что он не ангел. У каждого из нас есть свои скелеты в шкафу. Но это ничуть не повлияло на мое отношение к этому человеку. Я уважаю Снегина за его писательский труд, за мировоззрение. Я очень люблю пожилых людей, когда они мудры и несут в себе время. Мы делали передачу из цикла "Линия судьбы" о Хиуаз Доспановой. Когда представители съемочной группы пришли к ней, Доспанова принялась выгонять их. Но тем не менее уже одно то, что эта женщина была штурманом в эскадрилье "ночных ведьм", да и все то, что моей героине довелось пройти, снимает с нее весь негатив.

— Что для вас сложнее: создавать фильм о нашем современнике или о человеке, от которого зрителей отделяет практически два столетия? Я говорю, например, о вашей картине про Чокана Валиханова.

— Чем дальше от нас человек, тем интереснее искать. Это же поиск образа, материала, как, что рассказать о своем герое. Я заметил, что самые приличные картины создавал именно о тех, кого нет в живых: о Чокане Валиханове, Сергее Калмыкове. Даже снимая фильмы о современнике, мы творим мифы. Это не обязательно может быть подлинная история жизни, это наш взгляд на судьбу героя. Конечно, со своим современником мы можем поехать на дачу, снять его в дороге, на работе. Чаще интереснее именно собрать материал, покопаться, найти определенный образ.

— В копилке ваших фильмов есть замечательная картина о художнике Сергее Калмыкове "Это я вышел на улицу". Вам близок по духу этот мастер кисти?

— Когда я учился в школе, видел Калмыкова неподалеку от оперного театра. Он ходил в своем балахоне, в котором напоминал летчика. На голове берет и непонятная торба, сумка, которую он сам мастерил. Как человек этот художник мне не близок. Это совершенно другая личность. Он никого не хотел признавать и понимать, был эгоистичным. Но мне нравились миры, которые Сергей Калмыков создавал в своем творчестве. Ведь он всю жизнь был практически ненормальным, то есть не психически больным, а просто не таким, как все. Калмыков придумал свою собственную Вселенную, в которой жил. Это мир Леонардо да Винчи, населенный красавицами и кавалером Мод. И в то же время этот человек вписывался в наш мир. Этим он мне и интересен.

— Почему общество не понимает гениев, подобных Калмыкову?

— Просто они не вписываются в правила и нормы, которые существуют. Большинству людей все—таки не присуща толерантность. Они не могут примириться с тем фактом, что рядом другой человек. Отсюда происходят и расовые предрассудки, и войны. Великих и гениальных всегда ждет неприятие толпы.

— Вы сами иногда ощущаете непонимание общества?

— Я более здравомыслящий человек, чем Калмыков, и где-то даже прагматичный. Если картину не принимают, то, конечно, можно сказать: "Да они просто ничего не понимают". Но если подойти к этому объективно, то думаешь: "Да, наверное, это все-таки слабый фильм". Работа не настолько гениальна, чтобы за это ее положили на полку.

— В одном из ваших интервью вы утверждаете, что считаете себя романтиком. Каким образом этот романтизм проявляется в творчестве?

— В том, что я люблю ставить спектакли о любви. И верю, что это чувство все-таки победит. Ведь настоящая любовь неподвластна обстоятельствам. О чувстве двух взрослых людей повествует мой спектакль "Ищу партнера для нечастых встреч", о любви к жизни — "Оскар и Розовая дама". Наверное, в этом смысле я романтик. Один раз я внушил себе, что буду ставить спектакли только о любви. Хотя через какое-то время я наткнулся на произведение Брэдбери, которое повествует не об этом чувстве. Знаете, у меня нет ностальгии по советскому времени. Скорее она по той толстой прослойке интеллигенции, когда в школах учили русский язык. И если человек, работающий на радио или телевидении, неправильно произносил слово, ему объявляли выговор. Раньше существовали какие-то нормы. У меня романтическая ностальгия по тому периоду, когда невозможно было представить, чтобы друг дал взаймы и требовал свои проценты. Понятие дружбы в наше время тоже девальвировалось вместе с курсом доллара.

— Над чем вы сейчас работаете?

— Я хочу снять фильм про Карлаг, картину о скрипаче Айткеше Толганбаеве по сценарию Лаврентия Сона, но все опять упирается в финансы. Ведь это дорогостоящий проект. Нужно вести съемки в семи странах мира, тех местах, где побывал скрипач. Толганбаев прошел семь кругов ада, но остался верен музыке. Люди должны узнать о судьбе такой великой личности. Для многих это станет своеобразной вакциной против жестоких реалий этого мира. Я мечтаю ставить новые спектакли. Хочется не прекращать жизнь духа. Сейчас мы продолжаем создавать программы из цикла "Линии судьбы". Эти передачи стали своего рода новеллами о выдающихся людях Казахстана. Это дает возможность не кануть им в Лету.